Я, Слава, всегда считал себя парнем с удачей в кармане. Учусь в универе на экономиста, ничего выдающегося. В тот вечер поздней весны мы с компанией забрели в один из тех дворов-колодцев — огромный внутренний двор старого дома, где на каждом этаже балконы с барами, музыка гремит из всех углов, а народ слоняется между импровизированными стойками с пивом и коктейлями. Большая компания — человек тридцать студентов, все орут, смеются, кто-то жонглирует бутылками, кто-то флиртует у стен, увешанных гирляндами. Воздух теплый, пахнет шашлыком с мангала в центре и сигаретами. Я стоял у одного бара на втором этаже, потягивал пиво, когда заметил ее — Катю. Она была в джинсах, облегающих стройные ноги, и топе с глубоким вырезом, который подчеркивал ее грудь второго размера. Каштановые волосы в хвосте, глаза яркие, как огни гирлянд. Она болтала с подругами, но то и дело поглядывала в мою сторону.

Я подошел, оперся о барную стойку рядом: "Привет, не мог не заметить — у тебя такая улыбка, что весь двор освещает". Она повернулась, улыбнулась мягко: "Спасибо, а ты выглядишь как парень, который знает, как сделать вечер интересным". Мы чокнулись бокалами, и разговор потек сам собой. "Ты учишься на чем? — спросила она, наклоняясь ближе, чтобы перекричать музыку. — На экономе?" — "Да, а ты?" — "На журналистике. Люблю истории, особенно те, что заканчиваются хорошо". Я коснулся ее руки: "Твои глаза — как будто в них целая история. Расскажи мне одну". Она засмеялась тихо, но приблизилась: "Может, лучше создадим свою?" Заигрывания нарастали — она гладила мою ладонь пальцами, я шептал комплименты про ее фигуру, глаза, ездил по ушам как мог. В итоге, в укромном углу двора мы поцеловались — сначала нежно, губы едва коснулись, потом глубже, ее язык скользнул к моему, руки обвили шею. Поцелуй разжег искру, мы оторвались, тяжело дыша: "Поехали ко мне? — прошептала она. — У меня вино есть получше этого". Я кивнул: "Веди".

Метро в тот час было полупустым — поздняя весна, около полуночи. Мы сели рядом в вагоне, ее бедро прижалось к моему, и это сразу вернуло то тепло от поцелуя. Дорога длинная, через полгорода, и мы не стали тратить время зря — просто целовались. Сначала мягко, ее губы на моих, руки в волосах. Но поцелуи становились страстнее: она прикусила мою нижнюю губу, я ответил, запустив язык глубже, чувствуя ее вкус — сладкий, с привкусом коктейля. Вагон качался, огни туннеля мелькали, а мы не отрывались, ее грудь прижималась к моей, дыхание учащалось. От этого мы завелись так, что еле сдерживались — руки скользили по телам, но не ниже пояса, только намеки. Вдруг через стекло соседнего вагона, когда поезда сблизились на станции, какой-то парень уставился на нас, глаза округлились. Катя заметила, но только прижалась ближе: "Пусть смотрит". Поезд тронулся, зритель исчез, но адреналин подстегнул — мы целовались еще жарче, на грани, готовые к большему, как только выйдем. К концу поездки мы оба были на взводе, еле встали.

Домой мы ввалились около половины первого, уже затемно. Квартира двухкомнатная, скромная, но уютная. Мы вошли в коридор — узкий, с вешалкой и зеркалом. Сразу слева дверь, из-за которой доносились стоны — громкие, ритмичные, с придыханием. Я замер, но Катя только хихикнула. Она потянула меня направо, в другую комнату — ее, с постерами на стенах, кроватью у окна и балконом. Заперла дверь, и уже полушепотом пояснила: "Не обращай внимания, Слав. Так постоянно. Мама... ну, она живет полной жизнью". Я кивнул, усмехаясь: "Ясно, семейные традиции".

Мы набросились друг на друга. Секс был огонь. Катя скинула топ и джинсы, лифчик — грудь упругая, соски торчат. Я целовал ее шею, спускаясь к груди, посасывая, а она стонала тихо, впиваясь ногтями в мою спину. Мы перекатывались по кровати, она оседлала меня, двигаясь медленно, потом быстрее, ее бедра хлопали о мои, пот лоснился на коже под лунным светом из окна. Я вошел в нее глубоко, чувствуя, как она сжимается, и мы синхронизировались — она выгнулась, кончила с дрожью, криком, который эхом отозвался. Я вышел из нее, член пульсировал, и прошептал: "Доведи меня, Кать". Рассчитывал на минет — ее губы выглядели так соблазнительно. Но она улыбнулась, взяла член рукой, подрочила быстро, энергично — так что кончил себе на живот, но не совсем то, чего хотел, ощущение осталось смазанным. Я был весь грязный, сперма размазана, так что лежал минуты три-четыре, отходя, потом порыскал по комнате в поисках салфеток — ничего. Хотел спросить у Кати, но она уже отрубалась. "Ладно, в туалет сгоняю", — подумал я, и вышел голым, как был.

Уже почти дошел до туалета, как дверь ванной распахнулась с треском. Бац! — прямо по мне, больно ударило в плечо, я ойкнул. Передо мной — женщина в полураспахнутом халате, с мокрыми волосами, которые она вытирала полотенцем. Высокая, лет сорока, с пышными формами, что сразу бросались в глаза: грудь четвертого размера выпирала наружу, полы халата едва сходились, открывая вид на гладкую кожу и изгибы тела, еще блестящего от воды. Она стояла уверенно, с легкой улыбкой, и окинула меня взглядом с головы до ног, задержавшись на моем обнаженном теле — член все еще не опал полностью после секса. Я замер, как дурак, даже не подумав прикрыться, а в голове мелькнуло: "Кто это? Гостья? Соседка?" Только когда она хмыкнула с иронией в голосе — "Не стесняйся, милый" — и выключила свет в ванной, направляясь в комнату напротив, покачивая бедрами, до меня дошло: черт, это же мама Кати. Дверь закрылась, и я услышал приглушенный смех.

Наутро — вернее, уже за полдень — я проснулся с гудящей головой. Квартира пустая, дверь на замке. Никого. Написал Кате: "Эй, где все? Я заперт". Она ответила быстро: "Спешила на пары, ты так мило спал, не стала будить. Сиди под замком, у меня на тебя планы вечером. Мама на работе, не скучай ;)". Я тухнул целый день — смотрел в окно, жрал, что нашел в холодильнике, скучал по свободе. Под вечер ключ в замке — вошла мама Кати. В строгом костюме, волосы собраны, но глаза искрятся. "Ого, а ты еще здесь? Катя не предупредила" — удивилась она, но улыбнулась. "Давай, не дам тебе уйти голодным".

Она ставит ужин — ароматный борщ, салат, — и просит: "Слав, достань с антресолей коробку". Антресоли высоко, подставляю табуретку, залезаю, открываю дверцы, роюсь. Шорты на мне — единственное, что надел. И вдруг — ее руки на моих бедрах. Расстегивает молнию, достает член, который мгновенно реагирует. "Ш-ш, не дергайся", — шепчет она с хитрой улыбкой. И начинает минет — боже, какой! Губы мягкие, язык кружит, она берет глубоко, с всасыванием, руками массирует яйца. Я в экстазе, держусь за полку, чтобы не свалиться. Наслаждение полное, волны удовольствия накатывают, я уже близко...

Звонок в дверь. Мы замираем. "Черт" — шипит она, и идет открывать дверь. Я же судорожно прячу член обратно. Входит Катя, свежая, с пакетами: "Мам, Слав, ужин? Класс!" Мы ужинаем втроем, неловко, но с юмором. Мама подмигивает мне: "Ешь, милый, силы пригодятся". Катя хихикает: "Мам, не пугай его".

Потом мы с Катей в ее комнате. Болтаем, пьем вино — красное, терпкое. Я делюсь: "Вчера странно было, эти стоны... У меня такого не бывало". Она вздыхает: "А... мама... Порой думаю, она шлюха натуральная. С папой развелись давно, и она мужиков водила — не стесняясь, меняла как перчатки, чуть не ежемесячно. Сейчас устаканилась, почти два года с одним. Но там тоже драма: у него семья от прошлого брака, типо сводный брат у меня теперь. Он то тут, то там живет. Короче, цирк". Мы смеемся, она рассказывает анекдоты про маминых ухажеров, я — про универ. Балкон открыт, вид на парк — деревья до горизонта, уже закат.

Слово за слово, вино разогревает, и мы целуемся. Она опирается на перила: "Давай здесь, с видом". Я снимаю с нее топ, целую грудь — маленькую, но притягательную. Она стонет, а я вхожу сзади, медленно, наслаждаясь видом парка и ее телом. Ветер обдувает, адреналин от открытости. Потом перебираемся на кровать — долго, изнурительно, но приятно: меняем позы, она сверху, я снизу, пот стекает, тела скользят. Она кончает с дрожью, я — следом. Катя отрубается через пять минут, похрапывая мило.

А я решаю выйти — нарочно громко иду в туалет, потом в ванну, принимаю душ, вода шумит. Выхожу — и вот она: мама Кати в дверях своей комнаты. Полоса света из коридора падает на нее, как в кино — халат распахнут, грудь четвертого размера почти полностью видна, тяжелая, с темными сосками, тени играют на коже. Она стоит, опираясь на косяк, с усмешкой: "Я уж думала, ты не появишься, Слава".

Она забирает меня к себе — комната теплая, кровать большая, с шелковыми простынями, лампа в углу отбрасывает мягкий свет. Халат соскользнул с ее плеч, открывая полные бедра и грудь, которая колышется при каждом шаге. Она толкает меня на кровать, садится сверху, целует жадно, ее губы опытные, язык танцует. "Расслабься, милый, — шепчет она с иронией, — мама знает, что тебе нужно". Ее руки скользят по моему телу, сжимают член, который уже стоит колом. Она надевает презерватив — предусмотрительно, из тумбочки, — и опускается на меня медленно, сантиметр за сантиметром, стоня низко, гортанно. Грудь ее болтается перед моим лицом, я ловлю сосок губами, посасываю, а она двигается — вверх-вниз, кругами, ускоряясь. Пот стекает по ее спине, я сжимаю ее ягодицы, впиваясь пальцами, чувствуя, как она сжимается внутри, горячая, влажная.

Мы переворачиваемся — теперь я сверху, вхожу глубоко, ритмично, ее ноги обхватывают мою талию, ногти царапают спину. "Да, вот так, сильнее, — бормочет она, глаза полуприкрыты, губы приоткрыты. — Вот она, молодая кровь!". Юмор в ее голосе добавляет перчинки, я усмехаюсь, ускоряюсь, хлопки тел эхом в комнате. Она выгибается, кончает первой — тело дрожит, стоны громкие, без стеснения, пальцы впиваются в простыни. Я следом, оргазм накатывает волной, я рычу, кончая в презерватив. Мы лежим, тяжело дыша, ее грудь поднимается и опускается, пот блестит на коже.

Но она не дает расслабиться надолго — гладит меня по щеке: "Хороший мальчик. А теперь иди к дочке, милый. Не то она проснется и устроит сцену". Я крадусь обратно, забираюсь под простынь к Кате, и засыпаю с улыбкой. Жизнь — штука непредсказуемая.