КОРОЛЕВА ПЕСОЧНОГО ЗАМКА

Наташа сидела на деревянной скамейке в пустом дворе, ожидая звонка от подруги. Вечернее солнце золотило маковки полуразрушенных песочных сооружений. Вокруг был обычный двор на окраине города – с тоненькими берёзками, давно не стриженным газоном, где ромашки смешивались с одуванчиками, скрипучими качелями и каруселями на детской площадке, и огромной песочницей, сплошь «застроенной» лабиринтами, мостиками, домиками и замками...

Юные строители, соорудившие это маленькое королевство, давно разошлись по домам: песочные здания уже начинали осыпаться, их башни теряли чёткие очертания, а крепостные стены оплывали. Когда-то Наташа тоже так играла! Сбросив туфельки, весело бегала босиком по тёплому песку, увязая в нём по щиколотку, лепила из него дома с причудливыми башенками, крепости с подъёмными мостами!..

Вот и теперь она сбросила кожаные босоножки на тонком каблучке и погрузила босые ступни в песок – такой тёплый, шелковистый, хранящий дневное солнце! И задумчиво улыбнулась своим воспоминаниям, проводя пальцами ног по бархатистой поверхности...

– Наташ, привет! – дерзко прервал идиллию знакомый мальчишеский голос. – Чего загрустила?

Лениво обернулась: Максим Гусев – одноклассник из соседнего подъезда! Стоял, засунув руки в карманы джинсов, с лёгкой ухмылкой.

– Да... просто так! – притопнула ножкой, чуть не развалив какую-то игрушечную крепость. – От девчонок звонка жду!

– Может, в кино сходим? Приглашаю...

– Неохота! – Наташа стукнула пяткой по «архитектурному шедевру», и он развалился с тихим шуршанием. – Мы с девчонками сегодня по-другому развлечёмся.

– Как?

– И всё-то тебе расскажи! – бросила она недовольный взгляд на собеседника и снова толкнула ножкой рассыпающийся песочный дворец. – Маловат ещё!

Максим засмеялся:

– Мы с тобой ровесники! Лет восемь-десять назад мы вот так же из песка городки строили?

– Было дело. Помню, как я их вот так же топтала, когда сердилась. А ещё помню, как ты тогда на мои ножки таращился, когда я разувалась!

– Ну, ты скажешь тоже...

– И скажу. А что? Красивые, правда? – лениво промурлыкала Наташа. И, плавно скользя босыми ступнями, прошествовала по песочному городку, безжалостно давая стопами домики и башенки. Песок был нежным порошком на её подошвах.

– Красивые... – кивнул Максим, глаза его неотрывно следили за движением её ступней. – Не жаль разрушать такой городок?

– Ну и что? Построят ещё... – произнесла девушка, безжалостно разрушая ножкой очередной домик и пропуская сквозь пальцы ног рассыпавшиеся в прах стены.

– Ты – красивая. А красота должна быть доброй...

– Красота должна быть могущественной! – возразила Наташа. – Ты ведь потому и кайфуешь, когда пялишься на мои ножки, что они не только красивы, но и властные. Могут и ласкать, и унижать, и радовать, и разрушать... Не так ли?

Уверенной походкой подошла вплотную к удивлённому парню и лукаво улыбнулась ему, поманив за собой изящным пальчиком. И направилась к старенькой, густо заросшей диким виноградом беседке, стоявшей в тени раскидистой липы.

– Я вижу, ты по-прежнему неравнодушен к моим ножкам, – игриво улыбнулась Наташа, войдя в беседку, усевшись на скамейку и грациозно закинув ногу за ногу. Солнечные блики играли на её голой щиколотке. – Хочешь поиграть с ними? Испробовать на себе их силу?

Максим вздрогнул – девчонка будто читала его мысли. Наташа с загадочной улыбкой показала пальчиком на землю у своих ног.

И он понял – медленно, почти церемонно опустился на колени! Доски беседки были тёплыми и шершавыми под его коленями.

Наталья победно улыбнулась. И шлёпнула его по щеке босой стопой – лёгкое, почти невесомое прикосновение. Затем – ещё несколько раз, уже сильнее, чувствительнее. И увидела в его глазах не просто смущение, а дикий, неподдельный восторг, смешанный с потрясением.

– Ну что, понравилось? – игриво улыбнулась она, покачивая ногой перед его лицом.

Максим лишь поражённо закивал, не в силах вымолвить слово.

– Благодари! – протянула к его лицу испачканную песком подошву. Песчинки сверкали на её коже, как микроскопические алмазы.

И тут с Максимом произошло нечто необъяснимое. Вся кровь прилила к лицу, в висках застучало. Он почувствовал, как дрожат его руки, как перехватывает дыхание. Затрясшись от доселе неведомых ощущений, он припал губами к протянутой стопе. Первое прикосновение было робким, почти невесомым – губы коснулись тёплой, чуть шершавой от песка кожи у основания пальцев. Затем что-то в нём сорвалось с цепи. Он застонал – тихо, сдавленно – от возбуждения, от страсти, от восхищения, от сладкого унижения... Вряд ли он сам смог бы перечислить ту внезапно заигравшую в нём богатую гамму эмоций.

Его губы стали двигаться жадно, почти лихорадочно. Он целовал её подошву – ту самую, что только что топтала песочные замки, – целовал с благоговением фанатика, припавшего к святыне. Его губы скользили по своду стопы, ощущая под собой каждую песчинку, каждую мельчайшую неровность кожи. Он целовал пятку – более плотную, упругую кожу, чувствуя её солоноватый вкус, смешанный с едва уловимым запахом лета и свободы. Его дыхание стало горячим и прерывистым, оно обжигало её кожу.

Особенно трепетным было прикосновение к самым нежным местам – к той мягкой, почти бархатистой впадинке под пальцами, к тонкой коже на подъёме, где проступали голубоватые прожилки вен. Каждый поцелуй там заставлял его вздрагивать, как от электрического разряда. Он покрывал поцелуями каждую пядь её ступни, словно боялся упустить хоть миллиметр. Иногда его губы задерживались, прижимались плотнее, как бы пытаясь впитать самую суть её, впитать эту власть, эту красоту, эту беспощадную силу.

И всё страстнее, всё искреннее сыпал поцелуи на эту очаровательную ножку, забыв о времени, о себе, о всём на свете. Мир сузился до этой ступни, до её тепла, до её песка на губах, до её власти над ним.

– Пока хватит с тебя! Хорошего – понемножку! Может быть, вечером продолжим, – голос Наташи прозвучал сверху, как голос оракула.

– К вечеру дождь пойдёт, – робко пролепетал Максим, не отрывая взгляда от её стопы.

– Ну и что? – высокомерно улыбнулась Наташа, глядя на него сверху вниз с выражением то ли презрения, то ли снисходительной милости. – А я люблю гулять под дождём. Босиком.

– А если сильный дождь – с грозой, с молнией?

– Ну, и что? А я всё равно выйду – босиком, под зонтиком... Буду бродить босиком по лужам, по грязи – вся такая гордая, такая сильная и смелая, такая красивая, такая очаровательная... – и с довольной улыбкой заметила, как снова затрясся от возбуждения её новообращённый раб. – А ты после этого будешь лизать и целовать мои стопы – если позволю! Ведь будешь?

– Буду! Буду! – И он с умоляющей гримасой снова потянулся лицом к её стопам, но она уже отстранилась.

– Не спеши! – она плавно отвела ножку в сторону. – Для начала проверю тебя на терпеливость – выдержишь ли до вечера?

– Выдержу, – прошептал он с миной фанатика, готового на самосожжение во славу своей богини.

Богиня одарила его новой милостивой улыбкой. А затем внезапно нахмурилась.

– Мои босоножки сюда, живо! – вскрикнула она.

Максим во мгновение ока исполнил её приказание – принёс оставленные у песочницы туфельки.

– В восемь вечера встретишь меня здесь, стоя на коленях! – приказала Наташа. – И тогда, может быть, снова удостоишься моей милости. Запомни: ровно в двадцать ноль-ноль быть здесь, у моих ног! И приготовься к несению рабской службы! До встречи, раб мой!

Шутливо погладила его стопой по затылку, затем игриво оттолкнула прочь. Величественно поднялась и плавной, кошачьей походкой направилась домой, небрежно подхватив босоножки и с довольной улыбкой оглядываясь на ошеломлённого невольника-неофита, поклонявшегося ей с таким упоением.

– Слушаюсь... Госпожа... – каким-то чужим, дрожащим от возбуждения голосом ответил Максим. Чувствовал непреодолимую, болезненно-сладкую эрекцию – там, в штанах, ниже пояса. Это было нечто доселе невиданное, незнакомое и безумное! Захотелось снова броситься к ножкам Наташи (нет, Госпожи Натальи!) и засыпать их поцелуями, плача от счастья, блаженствуя от сладостного унижения! И он сделает это! Сегодня вечером!

Ещё минут пять он простоял на коленях – в плену у необыкновенных чувств. Пока не ощутил бьющую фонтаном, почти болезненную эрекцию. С огромным трудом и неохотой поднялся и поплёлся к своему подъезду. Не понимал, но и не хотел понимать, что с ним происходит. Просто кайфовал!..

Тем временем Наташа, что-то довольно напевая, впорхнула к себе в квартиру и звонко, радостно расхохоталась, упав на кровать. Уже не ждала звонка от девчонок и даже не задумывалась о том, какое развлечение они запланировали. Она теперь будет веселиться так, что подружки обалдеют от зависти!

***

В 19:55 Максим уже стоял на коленях у старой беседки, густо оплетённой побуревшим от осени виноградом. Небо нависло низко, окрашенное в свинцово-серые тона. Дождь, предсказанный утром, начинался – первые тяжёлые, редкие капли с глухим шлепком падали на асфальт, оставляя тёмные, быстро расплывающиеся пятна. Он не взял зонт, не надел куртку поверх тонкой футболки – выполнил приказ буквально: «стоять на коленях». Дрожал не от пронизывающего влажного холода, а от лихорадочного ожидания, от напряжения каждой клетки тела. Колени утопали в мягкой, промокшей земле у края асфальтовой дорожки, мелкая дрожь пробегала по его спине.

Ровно в двадцать ноль-ноль распахнулась дверь подъезда, и на улицу вышла Наташа. Она вышла не спеша, словно демонстрируя каждое движение внимательной вечерней тишине. На ней был короткий прозрачный дождевик-пальто цвета морской волны, распахнутый, под ним – простое чёрное платье, облегающее стройную фигуру. В одной руке она небрежно держала ярко-алый зонт-трость, но не раскрывала его. Босиком. Её бледные в сумерках ступни резко контрастировали с тёмным мокрым асфальтом.

Она медленно, почти церемонно шла по блестящей от влаги поверхности, слегка щурясь от падающих капель, с лёгкой, самодовольной улыбкой на губах. Максим затаил дыхание, сердце заколотилось где-то в горле, когда она подошла и остановилась в сантиметре от него. Он увидел каждую деталь вблизи: капли дождя, стекающие по её голым икрам, собираясь на щиколотках и падая с подъёмов стоп прямо перед его лицом. Песчинки, прилипшие к мокрой коже, мелкие травинки. Запах дождя, смешанный с едва уловимым, знакомым ароматом её тела и парфюма.

– Точно, как и обещала, – сказала она, и в её спокойном голосе звучало глубокое удовлетворение. Голос был тёплым, влажным, как этот вечер. – - - ------ Промок весь, глупенький. Совсем мокрый.

– Для вас... Госпожа Наташа, – прошептал он, и собственный голос показался ему сиплым, чужим.

– Молодец. Теперь поцелуй мои ноги. Они промокли и испачкались. Потому что я шла босиком. Как хотела.

Максим не заставил себя ждать. Он припал губами к её мокрым, холодным от дождя стопам. Первое прикосновение было шоком – кожа была ледяной, почти скользкой от воды, но под ней чувствовалось живое тепло. Его губы скользнули по своду стопы, ощущая под собой каждую песчинку, каждую микроскопическую неровность. Он целовал жадно, страстно, как изголодавшийся, перемещаясь от пятки к пальцам, покрывая поцелуями каждый сантиметр. Вкус был странным – чистая вода, пыль асфальта, слабый привкус соли и чего-то неуловимого, что было просто ею. Он слышал тихий, почти беззвучный смешок над головой. Наташа наблюдала за этим, слегка раскачиваясь на босых пятках, и её смех был похож на шелест дождя в листве.

– Хорошо, – сказала она наконец, после того как он, задыхаясь, сделал паузу. – Достаточно. Теперь ты мой официальный раб. Твоё посвящение состоялось под дождём. Запомни этот момент. Будешь выполнять все приказы. Первый приказ: завтра в это же время будешь здесь. Я познакомлю тебя с моими подругами. Им будет интересно на тебя посмотреть.

Она отвела ногу, оставив его на коленях в луже, с губами, полными вкуса дождя и её кожи.

***

На следующий день во дворе, под ещё хмурым, но уже не дождливым небом, собралась компания девушек – три подруги Наташи. Они сидели на той же скамейке, весело переговариваясь, раздавался звонкий смех. Наташа стояла перед ними, как режиссёр перед актёрами, демонстративно положив босую ногу на низкую бетонную ограду беседки. На ней были короткие джинсовые шорты и простая белая майка, ноги – босы, как всегда, в этих ритуалах.

– Девочки, внимание! Представляю вам моего нового... питомца. Образцово-показательного, – громко, с театральными интонациями объявила Наташа, когда Максим, покорно стоявший в стороне, уткнувшись взглядом в землю, по её короткому кивку приблизился на коленях. Шершавый асфальт больно впивался в кожу.

Подружки смолкли, с интересом и лёгким, пока ещё весёлым недоумением разглядывая эту сцену. Максим чувствовал на себе их взгляды – любопытные, оценивающие, немного смущённые.

– Это Максим, – продолжила Наташа, поглаживая себя по голой икре. – Он страстно обожает мои ножки. И теперь, по моей милости, будет обожать и ваши тоже. Если, конечно, я ему это позволю. Правда, Максим?

– Да, Госпожа Наташа, – покорно, монотонно ответил он, не поднимая глаз. Он видел только разноцветные балетки и сандалии на ногах девушек.

Одна из подруг – Алина, высокая брюнетка с хитрыми глазами – фыркнула: «Наташка, ты что, серьёзно? Это какой-то розыгрыш?»

– Абсолютно серьёзно, – широко, лучезарно улыбнулась Наташа. – Максим, подойди и поцелуй мою ногу. Показательно. Чтобы все видели, как это делается.

Он исполнил приказ медленно, почти благоговейно. Придвинулся на коленях, взял в руки её стопу, ощутил под пальцами знакомую теплоту, и прикоснулся губами к подъёму, потом к пятке. Девушки затихли, наблюдая. Сначала смущённо переглядывались, потом их любопытство стало более пристальным, более тёмным. Одна из них – рыженькая Катя – прикусила губу.

– А теперь... – Наташа обвела взглядом подруг, и в её глазах играли весёлые искорки, – кто хочет попробовать? Он будет очень аккуратен. И почтителен. Обещаю.

После секундной паузы, во время которой слышалось только далёкое карканье вороны, одна из девушек – Лера, маленькая с пухлыми губками – неуверенно, но с вызовом сказала: «А почему бы и нет? Забавно же. Прямо как в кино». Она ловко скинула розовые балетки и вытянула вперёд ноги в белых носочках, затем, хихикнув, стянула и их. Её ноги были совсем другими – миниатюрными, с высоким подъёмом, пальцы были покрыты ярким, алым лаком.

– Максим, – прозвучал чёткий приказ, – поцелуй ноги Леры. И будь почтителен. Каждый пальчик.

Дрожа от волнения и унизительного стыда, который лишь подливал масла в огонь его возбуждения, Максим переместился на коленях к Лере. Он наклонился и прикоснулся губами сначала к одной стопе, потом к другой, целуя аккуратно, как реликвию. Кожа была мягче, чем у Наташи, и пахла кремом и лаком для ногтей. Лера сначала вздрогнула и напряглась, потом рассмеялась нервным, срывающимся смешком: «Щекотно! Ой, действительно щекотно!»

Как по цепной реакции, поддавшись любопытству и атмосфере игровой вседозволенности, которую так мастерски создала Наташа, остальные девушки предложили свои ноги. Алина, сняв дорогие кожаные босоножки, протянула длинные, стройные ноги с идеальным педикюром. Катя, хихикая, засунула ему под нос свои маленькие, чуть потные ступни в кружевных носках. Максим послушно переползал от одной к другой, целуя каждую пару стоп с одинаковым, почти механическим почтением. Он уже не различал индивидуальности – для него это были просто ноги, принадлежащие подругам его Госпожи, и этого факта было достаточно для проявления покорности. Горьковатый вкус чужих духов, текстура разных кож, смущённые или надменные взгляды сверху – всё сливалось в одно смутное, оглушающее переживание.

Наташа наблюдала за этим, скрестив руки на груди, с гордым, почти материнским удовлетворением. Она не просто унижала Максима – она утверждала свою власть публично, делая его покорность социальным фактом, известным и принятым в её ближнем кругу. Она возводила свою игру в ранг признанной реальности.

С этого дня жизнь Максима разделилась на «до» и «после». «До» – это обычный, немного застенчивый десятиклассник, ничем не примечательный, с обычными увлечениями. «После» – это раб Наташи, живущий в томительном, сладком ожидании её приказов, в состоянии перманентного внутреннего трепета.

В школе начались занятия, они учились в одном классе, но не действовали открыто – Наташа строго-настрого запретила даже смотреть в её сторону. Но после уроков, в укромных уголках двора, в полутьме старой беседки или у неё дома, когда родителей не было, продолжался их странный, затягивающий ритуал. Иногда Наташа просто заставляла его часами сидеть на полу у её ног, положив голову ей на колени, пока она читала или смотрела сериал, изредка поглаживая его волосы стопой. Иногда приказывала покрывать поцелуями её ступни, начиная с пяток и заканчивая кончиками пальцев, пока она не говорила «стоп». Иногда заставляла мыть её ноги с особым тщанием в тазике с тёплой водой, используя специальную мягкую щёточку и дорогое мыло, а потом вытирать насухо полотенцем, которое он обязан был приносить с собой – белым, пушистым, идеально чистым.

Однажды она устроила «экзамен на преданность»: плотно завязала ему глаза своим шёлковым шарфом и подводила к нему то свои ноги, то ноги подруг (теперь они периодически заходили «в гости» специально для таких «сеансов»). Он должен был, только на ощупь губами и кожей лица, по запаху, по едва уловимой текстуре, определить, кому принадлежат ноги. Если угадывал её – получал разрешение провести языком по всей длине стопы. Если нет – её презрительный, ледяной смех и несильный, но унизительный пинок голой пяткой в плечо.

Максим жил в постоянном, изматывающем напряжении между жгучим стыдом и опьяняющим экстазом. Он понимал разумом, что это ненормально, что его унижают, но не мог и не хотел останавливаться. Ощущение её абсолютной власти над ним, её капризной, снисходительной милости стало сильнейшим наркотиком. Он мечтал только об одном – чтобы эта странная, тёмная сказка никогда не кончалась.

А Наташа тем временем уже планировала следующий шаг. Ей наскучила простая, рутинная демонстрация власти. Она хотела большего – хотела проверить самые границы его покорности, смешать поклонение с творчеством, унижение – с созиданием. Идея созрела, когда она увидела, что во дворе в песочницу выгрузили целую машину нового жёлтого песка.

Песок. Круг замкнулся. Всё началось в песочнице, там, среди детских руин, всё там и продолжится на новом уровне.

Она позвонила Максиму вечером, сказала всего одну, загадочную фразу: «Завтра в восемь. Будем строить песочный замок. Принеси ведёрко и совок. Самые обычные».

Она не уточнила, для чего, что именно они будут делать. Но Максим, слушая её голос в трубке, с замиранием сердца, уже догадывался. И снова, как тогда, в первый день у беседки, его охватила знакомая, пронзительная смесь животного страха и сладкого предвкушения. И он понял, что пойдёт. Всегда пойдёт. Потому что он теперь принадлежал не себе. Он был всего лишь песчинкой в её огромном, бесконечно притягательном и пугающем мире.

***

На следующий день, ровно в назначенное время, Максим стоял на коленях у входа в песочницу. Наташа восседала на маленькой скамеечке для детей, как на троне. В руках она как скипетр и державу держала старое оцинкованное ведёрко и пластмассовый совок.

– Ты вчера хорошо служил, – начала она, глядя на него сверху вниз. – Поэтому сегодня получишь почётную задачу. Ты построишь мне замок. Песочный замок. Самый красивый во дворе.

Максим молча кивнул, не поднимая глаз. Сердце бешено колотилось.

– Но не просто так, – продолжила она, и в её голосе зазвучали строгие нотки. – Ты будешь строить его по моим указаниям. Каждый элемент – каждую башню, каждую стену, каждый зубчатый парапет – ты будешь возводить только после моего разрешения. И ты будешь работать, стоя на коленях. Это твоя рабочая поза. Понял?

– Понял, Госпожа, – прошептал он.

– Начинай. Сначала фундамент.

Максим опустился на колени у края песочницы. Песок был прохладным вечером, зернистым. Он начал сгребать его руками, формируя круг. Работа на коленях была неудобной – песок сыпался сквозь пальцы, спина быстро заныла. Но он трудился молча, сосредоточенно, будто от этого зависела его жизнь.

– Выше, – командовала Наташа, наблюдая за каждым его движением. – Нет, не так. Эта сторона просела. Выровняй.

Он послушно исправлял.

– Теперь первая башня. В центре. Высотой... до моего колена, – она вытянула ногу, демонстрируя уровень.

Максим начал лепить башню. Мокрый песок плохо держал форму, верхняя часть обрушилась. Он вздохнул и начал заново.

– Торопишься? – усмехнулась Наташа. – Нельзя торопиться, когда служишь Госпоже. Делай аккуратно. Слой за слоем. Смачивай песок, но не слишком.

Он кивнул, набрав воды из бутылки, которую она милостиво позволила ему принести. Работа пошла лучше. Башня росла – неровная, корявая, но всё же башня.

– Недостаточно изящна, – критически заметила Наташа. – У башен должны быть узкие окна. Вот палочка, прорежь.

Он взял предложенную ею веточку и начал ковырять в сыром песке, вырезая подобие бойниц. Руки дрожали от напряжения.

Час шёл за часом. Солнце клонилось к закату, окрашивая песок в розовато-золотистые тона. Максим, стоя на коленях, возвёл уже четыре башни, соединил их стенами, выкопал подобие рва. Он весь покрылся песчаной пылью, лицо было испачкано, колени болели от твёрдой поверхности. Но он не останавливался. Каждое её слово было законом. Каждая критика заставляла его стараться ещё больше.

Наташа тем временем развлекалась, как могла. То заставляла его переделывать уже готовый участок стены, потому что «зубцы неровные». То приказывала вылепить над воротами герб – стилизованную розу. Когда у него не получалось, она насмехалась: «Что, руки не из того места растут? А целовать мои ножки можешь!»

Но самая изощрённая пытка была у неё в ногах. Она то протягивала ногу и клала босую стопу на край строящейся стены, мешая работе, то проводила пальцами ног по его вспотевшей спине, когда он наклонялся за песком, то просто болтала ногами перед его лицом, отвлекая и смущая. И каждый раз, когда его взгляд невольно прилипал к её ступням, она усмехалась: «Сосредоточься на работе, раб. Замок важнее.»

К моменту, когда небо стало тёмно-синим и зажглись первые звёзды, замок был готов. Это было на удивление сложное сооружение – с центральной донжон-башней, внутренним двором, внешними стенами и даже мостом через ров, сделанным из куска коры. Грубое, неидеальное, но внушительное.

Максим отполз на коленях назад, чтобы оценить работу. Руки тряслись от усталости, одежда была мокрая от пота и воды, в волосах – песок. Но в груди теплилось странное чувство – гордости? Нет, не совсем. Скорее, удовлетворения от выполненного приказа.

Наташа медленно поднялась со скамейки и подошла к замку. Она обошла его кругом, молча изучая. Потом остановилась перед главными воротами.

– Неплохо, – произнесла она наконец. – Для первого раза неплохо.

Она повернулась к нему. В сумерках её лицо было загадочным.

– Ты старался. Заслужил награду.

Максим затаил дыхание.

– Подойди. Стань на колени перед замком. Перед своим творением.

Он пополз вперёд и опустился на колени у самой стены, лицом к замку.

– Теперь посмотри на него хорошенько. Запомни. Потому что...

Она сделала паузу, наслаждаясь моментом.

–. ..Потому что твоя Госпожа хочет проверить, что сильнее – твоё творение или её воля.

И с этими словами Наташа плавно подняла ногу и поставила босую ступню прямо на центральную башню. На ту башню, которую он лепил почти час, которую укреплял и украшал.

– Нет... – вырвалось у Максима шёпотом.

– Что «нет»? – холодно спросила она.

Он затрясся, не в силах вымолвить слово.

– Смотри, – приказала она.

И надавила.

Башня рассыпалась почти мгновенно – просто превратилась в бесформенную кучку мокрого песка. Потом она шагнула дальше – на стену. Хруст, шорох осыпающегося песка. Ещё шаг – рухнула угловая башня. Она двигалась по замку медленно, методично, как судьба, как неотвратимая сила природы. Каждый её шаг разрушал то, что он строил часами.

Максим смотрел, и слёзы текли по его грязным щекам. Но это были не только слёзы горя. В этом разрушении была чудовищная, извращённая красота. В мощи её ног, в уверенности движений, в абсолютной власти, которую она демонстрировала. Его замок был ничем перед ней. И он сам был ничем.

Через минуту от замка осталось лишь воспоминание – бесформенные холмики песка с остатками стен.

Наташа спрыгнула с последнего бугорка и подошла к нему. Её ноги были покрыты песком по щиколотку.

– Встань, – сказала она мягче.

Он поднялся, едва держась на ногах от усталости и переживаний.

– Ты построил замок. Я его разрушила. Ты расстроен?

Он молча кивнул.

– Напрасно. Потому что это и есть суть. Ты – строитель. Я – разрушительница. Ты создаёшь по моей воле, я разрушаю по своему желанию. И в этом – наша игра. Наши отношения.

Она подошла ещё ближе.

– А теперь твоя настоящая награда. Целуй.

И протянула ему песчаную, испачканную песком ступню.

На этот раз его поцелуй был другим – не страстным и жадным, как вчера, а почтительным, благодарным, даже каким-то... священным. Он целовал песок на её ногах – песок, который ещё недавно был его замком. Целовал долго, тщательно, с закрытыми глазами, как бы принимая эту разрушительную мощь как часть миропорядка.

– Достаточно, – наконец сказала она, отводя ногу. – Завтра встретимся в то же время. Построим новый замок. Потом я, может быть, снова его разрушу. А может быть, позволю постоять денёк. Это уж как я решу.

Она наклонилась и шепнула ему на ухо, её губы почти касались его кожи:

– Ты мой архитектор. Мой раб-строитель. И это – твоя лучшая роль.

Потом выпрямилась, повернулась и пошла прочь, оставляя его стоять среди развалин песочного замка, с губами, полными песка, и сердцем, полным странного, горько-сладкого обожания.

А Наташа, удаляясь, улыбалась. Завтра она придумает что-нибудь ещё более изощрённое. Может быть, заставит его строить замок раздетым. Или даст ему задачу на ограниченное время. Или пригласит подруг посмотреть на работу её личного архитектора.

Игра только начиналась. А лучшие игры – те, где правила устанавливаешь ты сам. Вернее – сама.